Геронтология и качество жизни пожилых людей

Ирина Швиденко: Всем привет, с вами программа «Онлайн-прием» и я, ее ведущая, Ирина Швиденко. И сегодня очень серьезная тема, которая звучит так – геронтология и качество жизни пожилых людей. У нас в гостях эксперт Олег Сенин, врач-психиатр, врач-нарколог, врач паллиативной помощи и главный врач Цифровой клиники «Высота». Первый вопрос – что такое геронтология и какие ее основные разделы?

Олег Сенин: Геронтология – это наука, которая занимается проблемами старения. Все мы не молодеем с каждым днем, становимся сначала взрослее, потом старше, потом уже старее. Как раз этими проблемами и занимается такая наука, как геронтология. Геронтология, как всякая большая наука, состоит из различных разделов. Один из ее разделов называется гериатрия, это тот раздел, который отвечает за медицинскую геронтологию, то есть он изучает какие болезни возникают с возрастом, какие напасти на человека нападают в результате всей его жизнедеятельности. И сюда же относится геронтопсихология – это психология пожилых людей, психология взросления сюда же идет, и здесь есть такой раздел, как антиэйдж, то есть антивозрастная медицина. Спорный, конечно, момент, потому что какие-то исследователи говорят, что антиэйдж относится к геронтологии, какие-то говорят, что это лженаука, и она к этому не относится, что это поиски очередного молодильного яблока и философского камня, тем не менее официально пока относится.

Ирина Швиденко: Антиэйдж давно у нас появилось?

Олег Сенин: Если мы берем антиэйдж как направление, люди всегда хотели быть молодыми, красивыми, здоровыми, еще какого-то китайского императора травили разными солями ртути, мышьяка, для того чтобы он был молодой, вечно счастливый, но, к сожалению, в его мумии нашли превышение этих вредных веществ, и молодым и красивым он не стал. Если с этой точки зрения рассматривать, люди давно пытались найти секрет вечной молодости, алхимический камень, эликсир вечной жизни, такие попытки человечество не оставляет до их пор.

Ирина Швиденко: Все хотят быть молодыми и не хотят стареть. Как в современной науке определяют старость и старение?

Олег Сенин: Старение – это процесс. Старость – это результат. По сути, старость – это тот результат, который возникает в результате старения. Что такое старение? Это постепенный износ органов, систем и тканей под воздействием времени. Старость – это уже результат, то, чего мы достигли, придя к определенному возрасту.

Ирина Швиденко: Но сейчас же молодой возраст продлили до 40-45. Когда же теперь стареть?

Олег Сенин: Как известно, есть данные точные, есть неточные, есть статистические. Дело в том, что если мы статистически отодвигаем границу старения, то юридически мы можем повышать пенсионный возраст, у нас меньше стариков, молодая нация, у нас все отлично и замечательно, но старушку Природу не обманешь. Дело в том, что старение на протяжении всей истории было по-разному. В том же самом палеолите, Каменный век, средняя продолжительность жизни человека достигала примерно 20-22 года, то есть в 22 года человек умирал. У нас была история, когда я еще учился в медицинском институте, на судмеде нам представляли программу по воспроизведению человеческих тканей и реконструкции лица человека по останкам. До сих пор помню эту фотографию, очень пожилая бабушка, беззубая, седая, пенсионер-пенсионер. И наш преподаватель, покойный Игорь Павлович Краев, на тот момент он был жив, спрашивает нас: «Ребята, сколько лет этой бабушке?» И кто говорит 60, кто 50, кто 100, кто 70, кто 80. «Да нет, 22 года». Женщина найдена в районе Германии, тяжелый анамнез: и туберкулез, и внематочная беременность, и чего только не было, вот он, человек в 22 года, глубокий старик. Элементарная недостаточность, нехватка витаминов, паразитарные болезни, там было практически все. И сейчас, если мы посмотрим на человека в 22 года, впечатления старого он совершенно не производит.

Ирина Швиденко: С этим я согласна. Даже в 45 и в 50 не производят впечатления старого.

Олег Сенин: Поэтому говоря о том, когда начинается граница старения, все зависит от внешних условий, потому что если внешние условия неблагоприятные, старение наступает гораздо раньше. Если условия благоприятные, оно наступает немножко попозже.

Ирина Швиденко: Что понимается под здоровым старением и чем оно отличается от старения без болезней?

Олег Сенин: Есть такое заболевание, называется прогерия, когда молодой человек начинает резко и внезапно стареть. Может быть, видели такие фотографии в интернете, когда дети выглядят как старики. Это генетическое заболевание, оно тяжелое, и это не физиологическое старение. И если посмотреть на этого человека изнутри, взять у него анализы, сделать КТ, МРТ, то мы увидим, что органы и системы у него тоже изнашиваются. Несмотря на то, что это ребенок, которому 10 лет, у него органы и системы изношены, как у старика, которому 60-80 лет, то есть они внутри такие же старые, как снаружи. Это тяжелое, очень серьезное заболевание, до сих пор непонятно, из-за чего оно развивается, куда это идет, как лечить. Вот это не физиологическое старение, все остальное, даже если это старение с какими-то болезнями, можно более-менее отнести к физиологическому старению, потому что то, что накапливаются различные болячки, они и будут накапливаться, потому что органы постепенно изнашиваются, они выполняют свою функцию. Сердце бьется определенное количество раз. Сустав колена согнется тоже определенное количество раз, после этого регенерация тканей нарушается, трофика нарушается, и органы начинают сдавать. Поэтому говорить о здоровом старении без болезней – его не бывает, что-то все равно заболит.

Ирина Швиденко: Не будут долгожители молодыми, красивыми и внутри тоже, чтобы все органы были молодые и здоровые.

Олег Сенин: Есть несколько концепций и несколько теорий на этот счет. Самая популярная из них – это эволюционная теория. Она заключается в том, что организму невыгодно иметь длительную продолжительность жизни, потому что у человека есть определенный период жизни, когда он активный, условно назовем это молодостью.

Ирина Швиденко: До 25 лет, потому что энтузиазма побольше, энергии больше.

Олег Сенин: Больше энергии, больше силы, больше желаний, возможностей и всего остального. Дальше, если мы посмотрим по эволюционной стезе, нерационально иметь здоровье. Объясню по-простому. Раньше машины делали как? У них были двигатели, которые ходили миллион километров. Но при этом двигатель отходит миллион километров, но само железо, которое на этой машине, миллион километров не отходит, они, как правило, гнили раньше. Классические автолюбители это дело помнят: «Вот, раньше движки-миллионники делали». Сейчас стали делать движки 200-300 тысяч километров, потому что на это запас машины и хватает. Организм работает примерно так же. Зачем сердцу биться тысячу лет, если человек проживет 80-100 лет. И так с любым органом и системой, то есть у них есть определенный ресурс. Если человек этот ресурс изнашивает быстрее, например, пьет плохую воду – быстрее изнашивает почки. У него почки были бы рассчитаны на 100 лет, а так он плохой водой убил, и они прослужили ему всего лишь 75. Никакого предела по органам и тканям нет, потому что длительная продолжительность человеческой жизни отрицательно сказывается на популяции в целом.

Ирина Швиденко: На сегодняшний день можно сказать, что 103-105 лет уже нет, не надо мучить себя?

Олег Сенин: У меня были ситуации, когда я приезжал к больному деду, ему было 105 лет, жалобы родственников были на то, что дедушка стал плохо кушать. Я сказал, что если это единственная проблема, то я за дедушку очень сильно рад. Дедушка молодец, что он стал есть немножко поменьше, чем ел обычно.

Ирина Швиденко: Почему на сегодняшний день нельзя побороть старение одной таблеткой?

Олег Сенин: Потому что механизм старения до конца не изучен. Существует несколько теорий. Есть теория окисления, что образуются свободные радикалы, которые окисляются, повреждают ДНК. Есть теория митохондриального истощения, потому что митохондрии – это те органеллы, которые у нас находятся в клетках, отвечают за выработку такой молекулы, как АТФ. Она дает нам энергию, возможность двигаться, дышать, моргать, ходить, бегать, прыгать и сидеть здесь и разговаривать. Истощается энергетический потенциал клетки, митохондрии погибают, клетка погибает, то есть обесточили. Это две теории, на самом деле их то ли 8, то ли 10. Сказать, что какая-то из них является доминирующей – тоже нет. Поэтому слишком много разных векторов применения, и единого лекарства и волшебной таблетки, чтобы человек ее выпил и стал здоровым, молодым и красивым, пока нет и быть не может, потому что, во-первых, непонятна сама причина старения.

Ирина Швиденко: Можем ли мы как-то замедлить наш процесс старения?

Олег Сенин: Да, не пить, не курить, не ругаться матом, а заниматься физкультурой.

Ирина Швиденко: Но я могу с Вами поспорить: даже если ты будешь спортсменом и не будешь ни пить, ни курить, все равно органы стареют.

Олег Сенин: Просто они будут изнашиваться меньше. Если человек принимает пищу, у него все равно печень частично будет страдать. Но если он будет сверху ее поливать алкоголем, она будет страдать гораздо быстрее и больше. И опять же, смертность от того же самого алкоголя доказана. Есть даже статистика по странам по смертности от алкоголя. У нас, к сожалению, Беларусь вышла в первые лидеры по смертности от алкоголя. На втором месте Украина.

Есть еще такая штука, называется пренебрежительное старение. Существуют некоторые виды биологических организмов, которые не подвержены старению или старение их настолько медленное, что юридически они практически бессмертны. Эта идея не дает покоя некоторым ученым, и они говорят: «Ну есть же какие-то виды, которые практически бессмертны, значит мы можем сделать то же самое с человеческим организмом». Но есть одна заковырка. Дело в том, что это виды, которые относятся к более простым видам, чем млекопитающие, у них все по-другому устроено, поэтому такая себе история. Это как говорить, что птицы летают, давайте людям пришьем крылья, и они будут летать. С помощью технологий люди, конечно, летать могут, но не так, как птицы.

Ирина Швиденко: Давайте поговорим сегодня на такую тему – влияет ли совокупность хронических заболеваний на независимость пожилого человека?

Олег Сенин: Да. Автономия человека сильно сказывается на психическом благополучии, потому что когда человек начинает терять автономию, он становится зависим от окружающих. Это человека психически угнетает, он понимает, что раньше он что-то мог выполнять сам: одеваться, ходить, кушать, в туалет ходить. Когда ему приходится пользоваться посторонней помощи, он начинает понимать, что сдал очередную позицию в своей жизни, то есть потерял определенный уровень самостоятельности, что дальше лучше уже не будет, будет только хуже, он будет терять свою автономию, будет зависеть больше от других людей. Раньше захотел – встал, стакан воды налил, попил. Теперь надо кого-то звать. А если человек парализованный, звать никого не может, то он может и час, и два, и три лежать, хотеть пить, при этом ему никто стакан не нальет, пока кто-нибудь с работы не вернется или еще что. Поэтому количество болезней сильно сказывается на самостоятельности пожилых людей. И чем больше болезней, тем меньше самостоятельности. Чем меньше самостоятельности, тем больше требует ухода, внимания, заботы и лечения.

Ирина Швиденко: Как понять пожилому человеку, что уже проявление таких симптомов и пора обращаться к доктору?

Олег Сенин: Сами пожилые люди, как правило, этого не понимают. Дело в том, что с возрастом присоединяется возрастная деменция, цереброваскулярная болезнь, хроническая ишемия головного мозга, и пожилые люди до последнего или не понимают, или иногда не хотят признавать, что у них есть определенные проблемы. Родственники приходят и говорят: «Пап, мам, ты потерялся, тебя нашли, ладно, хоть мы тебе бирку к одежде пришили». А он говорит: «Нет-нет, ничего не надо, пошли все вон, я не потерялся, я просто в лесу гулял три дня». И такие истории не редкость. Люди пожилые, бывает, сами не осознают масштаб бедствия, масштаб проблемы. Тут надо говорить о том, чтобы родственники, близкие люди, социальные службы повнимательнее относились, потому что иногда это воспринимается как причуды, бывает со стороны пожилых родственников агрессия, родня с ними ругаться не хочет, говорят: «А что мы сделаем? Он такой, у него такой характер. Я к нему пришла, обед сварила, он его в унитаз вылил. Я что, буду к нему каждый день приходить, варить?» – а он при этом два месяца ничего не ест.

Ирина Швиденко: Как донести родственникам о том, что надо обращаться за помощью в социальные службы?

Олег Сенин: В этой ситуации лучше перебдеть, чем недобдеть. Если у вас есть подозрения, лучше сразу вызывать специализированные службы, которые этим занимаются. Без профессионального взгляда иногда бывает трудно оценить, что случилось. Если бабушка и дедушка настроены агрессивно, есть такой психологический прием, можно сказать: «Я пригласил к тебе врача из больницы. Пусть он тебя посмотрит, давление померяет». Дальше опытный специалист придет, посмотрит и разберется.

Ирина Швиденко: И после непосредственно врач общается с родственниками и дает рекомендацию.

Олег Сенин: Да, потому что бывают ситуации, когда можно больного вести на дому амбулаторно, бывают ситуации, когда надо госпитализировать.

Ирина Швиденко: В каких случаях можно экстренно госпитализировать пациента?

Олег Сенин: У нас есть закон о психиатрической помощи, и там четко написано, что человек может быть госпитализирован в принудительном порядке, если он может представлять опасность для себя или для окружающих. Если дедушка ведет себя агрессивно и с молотком по дому бегает за родственниками, его можно госпитализировать принудительно. Но если дедушка два месяца вообще ничего не ест, его тоже можно госпитализировать принудительно. Если человек может создать опасность для себя или для окружающих, его можно и нужно, и по закону это будет правильно, госпитализировать без его согласия. В остальных случаях лучше поговорить, вызвать специалиста, уговорят, уболтают, объяснят, найдут, что сказать – давление, сердце, полежать, прокапаться, полечиться, таблетки попить. Там специалисты обучены работать с такими больными.

Ирина Швиденко: Как психологическое здоровье отражается у пожилых пациентов?

Олег Сенин: Не очень хорошо. С возрастом мозг как орган стареет. Когда стареет мозг, начинаются разные нехорошие вещи. В частности, к ним присоединяется тревога, депрессия, бывает и обман восприятия, то есть в ночное время им кажется, что кто-то ходит по квартире или кто-то чужой забрался к ним в дом. На психологическом благополучии сказывается не лучшим образом. Честно говоря, с возрастом умнее никто не становится.

Ирина Швиденко: Как поддерживать в этот момент пожилого родственника? Этим же не только пожилые страдают или только пожилые?

Олег Сенин: Если мы берем возрастную деменцию, в основном это пожилые. Если мы берем молодых, это, как правило, либо психические заболевания, либо нервные заболевания, либо это что-то связанное с травмой, инфекцией, то есть было внешнее воздействие. Самое главное здесь терпение, потому что такие родственники раздражают, очень сильно раздражают. Люди пытаются с ними разговаривать как с нормальными людьми, потому что у них в голове, где-то на подкорке, остался образ того человека, которого они помнили здоровым, молодым, сильным, красивым. И когда они разговаривают с этим пожилым человеком, на самом деле разговаривают не с ним, они разговаривают со своим образом в голове, который у них остался. Но это уже все не так. Если этот человек раньше был гениальным математиком, то тут он уже 2 плюс 2 без калькулятора сложить не сможет. Так что самое главное – терпение.

Во-вторых, не проявлять никакой агрессии вообще. Иногда люди начинают злиться на своих родственников, что я ему полы все помыл, а он землю раскидал. Это конкретный случай из практики. Не надо думать, что они хулиганят вам назло, гадят вам назло. Нет. Просто сейчас в них вот так проявляется болезнь. Надо с этим смириться, надо человека понять, принять и оказать ему всю помощь, которая возможна. И надо понимать, что если его не лечить, состояние будет ухудшаться. То есть если он раньше разбрасывал землю, потом вполне может открыть газ и взорвать весь дом.

Ирина Швиденко: Хорошо, если его вовремя лечить, но иногда бывает так, что родственники работают, им некогда сидеть дома с пожилым. Как быть в такой ситуации?

Олег Сенин: Во-первых, у нас есть определенная социальная служба, но здесь есть одна заморочка. Дело в том, что если родственники проживают со своим больным, социальная служба не придет. Они могут прийти, только если дедушки или бабушки живут одни, у них никого нет или родственники находятся далеко. В такой ситуации лучше всего и безопаснее всего больного госпитализировать в определенные учреждения. Дело в том, что у нас все привыкли, что у нас есть сумасшедшие дома, с советских времен еще осталось, карательная психиатрия, где привязывают людей, смирительные рубашки и все остальное. На самом деле это далеко не так, потому что даже на тот момент, когда снимали «Приключения Шурика», где он прыгал в смирительной рубашке, на съемки смирительную рубашку не могли найти, потому что их на тот момент уже 40 лет как отменили. Смирительную рубашку, мне кажется, только в музее можно найти.

Во-вторых, таких больных не госпитализируют в психоневрологические диспансеры. Есть много разных промежуточных учреждений. Есть учреждения по типу геронтология, геронтология – это дома ухода с медицинским уклоном, то есть это медицинские учреждения, у них медицинская лицензия, они занимаются тем, что помогают таким пожилым, и плюс они юридически могут их лечить, компенсировать, стабилизировать. Есть дома уходовые, это так называемые дома для престарелых, по типу санаториев, у них медицинской лицензии нет. Они берут пожилого человека, только если он имеет определенную форму самостоятельности или если социально понимает, где он находится, чем занимается. Поэтому если у вас дедушка-бабушка чудит, так вот с «чудит» они не берут. Они берут либо с записью от психиатра и с назначенным лечением. Терапию они давать будут, но корректировать и менять не могут. Геронтологические центры – тут уже история получше, они могут сами назначать таблетки, вызывать врачей, выписывать рецепты, стабилизировать больного. Но если ситуация совсем плохая, то остаются центры паллиативной помощи и хосписы.

Ирина Швиденко: Это уже когда все совсем плохо.

Олег Сенин: Я не скажу, что совсем все плохо, потому что я видел на практике людей, которые приезжали в хоспис как в санаторий, то есть раз в год надо в хосписе полежать. У нас есть внутреннее глубинное убеждение, что хоспис – это умиральная яма. На самом деле, хоспис – это вполне хорошее медицинское учреждение. Да, там есть уходящие люди, но они лежат отдельно от социальных людей, это надо понимать. В одной палате уходящего человека с сохранным никто не положит. Сохранных стараются скучковать в другом месте, где они общаются, обмениваются, что-то рассказывают.

Во-вторых, в хоспис, по крайней мере раньше так было, можно было класть больного на передержку. Что это значит? Например, родственник ухаживает за больным дома, дальше он куда-то уезжает, в командировку, всякие ситуации бывают, и он мог, например, положить родственника в хоспис на 10 дней, там им занимались, его обслуживали, таблетки давали, назначали, через 10 дней человек возвращался, забирал его из хосписа. Из хосписа людей забирают, это не билет в один конец.

Ирина Швиденко: Были ли случаи, когда говорили, что мы не хотим отсюда уходить?

Олег Сенин: Да, были такие случаи, даже сейчас такая ситуация есть. Госпитализировали бабушку, 83 года, были определенные проблемы, сейчас компенсировали, все хорошо. Пришла племянница и говорит: «Бабуль, пора домой». А бабушка живет в деревянном доме одна. При этом ее забирали, она была истощенная, ела раз в неделю, плохая была история, соседка за ней обещала смотреть, в итоге, за ней не смотрела. Бабушка была голодная, ела испорченную еду в холодильнике, в общем, мрак. И бабушка смотрит на племянницу и говорит: «Нет, я зиму переживу здесь, а по весне меня заберешь, я огородом буду заниматься».

Ирина Швиденко: Олег, Вы говорите «у нас». Я так понимаю, что это в клинике «Высота». Чем именно клиника занимается и какое участие там принимаете Вы?

Олег Сенин: Я там главврач. Клиника специализируется на психиатрии, психотерапии, геронтологии, оказании паллиативной помощи, в частном порядке, конечно. Мы занимаемся ведением таких больных, это тяжелые больные, от которых… не буду говорить слово отказываются, потому что сейчас в Министерстве здравоохранения тоже свои интересные нововведения и инновации начались. Человек лежит определенное время по срокам. Эти сроки он в больнице уже вылежал, дальше его выписывают домой. Но надо понимать, что бывают ситуации, когда человека выписывают домой с трубками, и родственники не совсем понимают, что с этим делать на дому, потому что больные требуют ухода, больные требуют медицинского ухода, там не просто за ручку до кухни довести, из них могут какие-то трубки торчать, их надо обрабатывать, их надо менять. При этом с 1 сентября людям стало сложнее получить статус паллиативного больного, и люди не знают, что делать, потому что из поликлиники к ним не приходят смотреть таких больных. Хорошо, даже если придут, посмотрят раз в неделю, раз в две недели, напишут статус, что больной лежит, давление такое, температура такая, дальше что? Родственники с ним находятся 24/7. И возникает такая ситуация, что дома ухода таких больных не берут, потому что они для них слишком тяжелые. Муниципальная городская больница говорит: «Ребята, мы все свое сделали, дальше сами на долечивание дома». Родственники сами эту ситуацию не вывозят и задают вопрос – что с ним делать? Как раз такими больными мы и занимаемся.

Ирина Швиденко: Сколько по времени такие больные находятся в вашей клинике?

Олег Сенин: В среднем от 10 дней до 3 месяцев. Реабилитация – это процесс долгий, трудный. Опять же, оценить реабилитационный потенциал у человека сразу невозможно, надо работать с ним. И есть такое понятие, как потолок реабилитационного потенциала. Поступает больной, мы начинаем им заниматься, достигаем какого-то прогресса. Дальше выходим на плато, когда прогресса нет, но и ухудшения нет, он стабильный. И дальше возникает вопрос, то есть мы уперлись головой в потолок, больше этого мы что-то сможем сделать или все? Или наша задача уже зафиксировать как есть и просто поддерживать?

Положили к нам одного дедушку, 93 года, послеинсультный, лежал, не ходил, стеклянными глазами в потолок смотрел. Сначала мы научили его присаживаться, дальше научили его вставать у кровати, потом он держался за ходунки. Сейчас по коридору ходунками трясет, ходит. Раньше он ходил, на них опирался, сейчас он их поднимает и с ними ходит. Мы просто велели ходунки с собой держать, потому что если вдруг голова закружится или плохо себя почувствует, чтобы резко мог их поставить, опереться на них.

Теперь вопрос. Понятно, что олимпийского чемпиона мы из него не сделаем, стометровку он на скорость не побежит. Мы это понимаем, надеюсь, родственники это тоже понимают. Но вопрос – мы добьемся того, что он может ходить сам без ходунков, даже без страховки или не добьемся? Мы пока не знаем, пока в этом направлении работаем. Если мы увидим, что это наш потолок, он может ходить на ходунках, но он хотя бы ходит, он ходит в туалет, пытается кушать самостоятельно, есть определенные подвижки. Поэтому сказать у кого за сколько… У него за три месяца, у кого-то бывает быстрее, у кого-то дольше. Столько людей, столько проблем.

Ирина Швиденко: Как понять, что у пожилого человека депрессия и как можно отличить эту депрессию от суицидальных моментов?

Олег Сенин: Суицид – это тяжелая форма депрессии. Не совсем, конечно, корректно, коллеги в меня сейчас будут тапками и учебниками по психиатрии кидать, но мы просто общаемся, поэтому пытаюсь людям простыми фразами донести, думаю, наша ситуация важнее, чем академические нормы.

В чем дело? У человека есть депрессия, у него есть сниженный эмоциональный фон, и он это переживает. Старики переживают особенно, потому что они чувствуют дыхание холодной смерти, понимают, что потеряли самостоятельность, что они являются обузой для родственников. И, естественно, это сказывается на их психоэмоциональном состоянии. Они чувствуют, что им плохо. Дальше начинается у кого грусть, у кого печаль, у кого скука. И если эта грусть-печаль начинает перерастать, она может перерасти в суицидальные мысли. Если вначале «я такой немощный, такой беспомощный, такой никчемный, никому не нужен», то следующее логическое продолжение этой мысли – «лучше бы я умер, потому что я являюсь обузой для своих родственников». Надо понимать, что если человек вам вслух эту мысль высказал, не все так плохо, с этим можно работать. Гораздо хуже, когда родственники вам улыбаются, машут, вы строите с ними планы, вы с ними прощаетесь, уходите, и через два часа родственник выкидывается в окно. Это плохая история, и, к сожалению, ее очень трудно заметить даже профессионалу. Поэтому за родственниками надо внимательно наблюдать и отслеживать их поведение, так как бывают ситуации, когда они грустные-грустные, потом внезапно становятся веселыми, спонтанно, не поймешь чего, через два часа такое может произойти, потому что в этот момент, когда они становятся веселыми, они уже все для себя внутри головы решили, но решили это не озвучивать и не расстраивать родственников. Главное сделать так, чтобы родственники ничего не заподозрили. Поэтому если у вас бабушка грустила, грустила, грустила, мысли высказывает, вы пришли, а она бегает довольная, планов громадье строит, это повод задуматься, потому что это неспроста.

Ирина Швиденко: Как происходит паллиативная помощь?

Олег Сенин: Паллиативная помощь относится к одному из видов помощи, потому что у нас есть стационарная, поликлиническая, скоропомощная помощь. И у нас наконец-то в законе прописали, что есть паллиативная помощь. Что такое паллиативная? Опишу это по-простому, много разных сложных терминов есть от слова плащ, укрывание, уход. Если уложить это все в короткую фразу, то звучит так – если человека нельзя вылечить, это не значит, что ему нельзя помочь.

У нас долгое время медицина была патерналистическая. У человека болит – мы должны это заживить, лечим до победного края. Но наука у нас не так сильно быстро развивается, как нам бы хотелось, и некоторые болезни мы до сих пор лечить не можем и не умеем. Но это не значит, что мы их не можем компенсировать или сделать так, чтобы качество жизни больного стало лучше. Этим как раз и занимается паллиативная помощь. Например, если у человека что-то болит, мы должны оказать воздействие на источник этой боли, чтобы боль прекратилась. Но бывают ситуации, когда болит-болит, и с каждым днем болит все сильнее, и сделать с этим ничего физически невозможно, тогда больному назначаются обезболивающие, в том числе и серьезные обезболивающие. Это и есть один из видов паллиативной помощи.

Ирина Швиденко: Какие приемы коммуникации с пациентом и семьей способствуют принятию решений к снижению тревоги?

Олег Сенин: На самом деле есть самый простой способ коммуникации – обычный человеческий разговор. Честно скажу, этому людей надо учить, особенно врачей. Почему? Потому что если приходит к вам врач сухой, деловой, у него 33 больных, 52 визита сегодня, еще надо гору бумаги написать, в ЕМИАС забить, он с порога начинает: «Так, я такой-то, вот мое удостоверение. Где у нас тут умирающий больной? Дяденька, что у нас тут? Ага, болит. Пей таблетки, до свидания». Это не контакт с больным.

Нужно прийти, посмотреть, с людьми надо разговаривать человеческим языком, не медицинскими терминами, потому что медицинские термины сложно иногда понимать даже людям, которые закончили медицинский институт, особенно если термины не по твоей специальности. У нас есть группа коллег, где мы все общаемся, и кто-то что-то брякнет, все спрашивают – а это что? Вроде как все врачи, вроде все с высшим образованием, в медицинском институте учились и все проходили. Но все равно есть профессиональная терминология узкой специальности, поэтому ты в ней можешь что-то не понимать. А что говорить про обычного человека, для него эта медицинская наука, как китайская палочка на грамотах. Нужно с людьми разговаривать обычным человеческим языком. Люди должны видеть, что врач участвует, что ему не безразлично, что он не просто назначил таблетки, убежал и забыл, а что он действительно хочет человеку помочь, чтобы у человека болезнь компенсировалась, что он действительно рассматривает разные варианты и плюс согласовывает это с самим больным, потому что в свое время, когда назначал наркотические обезболивающие, часто встречал такое противодействие у людей, когда они говорят: «Я не хочу принимать эти препараты, они наркотические, я стану наркоманом», – такой устойчивый паттерн, и с ним надо работать, потому что лучше не будет, будет только хуже, будет больнее. И если болевой синдром не купировать сейчас, то потом понадобится не только наркотический препарат, а уже и госпитализация, и много чего. Но это тяжелый разговор, и на всякий разговор требуется время. А времени у нас в медицине не очень много.

Ирина Швиденко: Когда к вам в клинику приезжает пациент, что дальше происходит?

Олег Сенин: Если человек приезжает на госпитализацию, какой-то анамнез у нас про него уже есть, потому что он не с улицы к нам зашел.

Ирина Швиденко: Дальнейшие какие действия происходят?

Олег Сенин: Далее мы человека госпитализируем, выделяем ему палату, составляем то, что называется план лечения. Что такое план лечения, план обследования? Мы сначала на больного смотрим, щупаем, слушаем, обглядываем, все его предыдущие бумажки читаем и начинаем понимать, в каком направлении нам двигаться. Если состояние острое, надо его выводить в состояние подострое. Если состояние подострое, надо его стабилизировать. Если он уже стабильный, дальше можно заниматься реабилитацией. Просто часто бывает, когда родственники привозят тяжелого больного, соматически тяжелого, говорят: «Нам нужна реабилитация», – начинаешь с ними разговаривать, объяснять, что реабилитация – это, конечно, хорошо, но пока рановато, потому что если у человека сломана нога, сначала надо, чтобы кость срослась. Не надо ему давать нагрузку на эту ногу, наоборот, сначала нужен покой. Кость срастется, дальше начнем историю про реабилитацию, но вначале надо, чтобы он получил медицинское лечение. Родственники часто не понимают возможности современной медицины. Им что-то где-то кажется, чудится, видится, слышится, по телевизору они видят и думают, что так оно и есть на самом деле, приходится работать с этими возражениями. Плюс приходится работать с самим больным. Родственники хотят, чтобы больной встал и пошел, но это не значит, что сам больной хочет, чтобы он встал и пошел. Его все устраивает: он лежит, у него тут красивая медсестра, красивая санитарка, они ему чай, кофе каждый день приносят, у него все хорошо. А зачем вставать-то? И так все устраивает. Больные часто ленятся. Пожилые начинают залеживаться, они становятся агрессивны, начинаешь их тормошить – они идут на сопротивление: «Отстаньте от меня! Чего вы ко мне пристали? Мне ничего не надо!» Работаем с этим, куда деваться? Это наша работа.

Ирина Швиденко: В команде также есть психологи, психиатры.

Олег Сенин: У нас в команде есть психиатры, реабилитологи, массажисты. Психологи у нас из гуманитарного института, у нас с ними – не люблю я слово коллаборация, не знаю почему, терпеть его не могу, у меня сразу ситуации с коллаборантами возникают – партнерство, назовем это так, и мы являемся их клинической базой, потому что они тоже обучают своих психологов на бакалавриат, магистратуру, и мы являемся в том числе для них клинической базой, где занимаются студенты. И поэтому мы имеем возможность приглашать их преподавателей, у нас кандидат психологических наук, для того чтобы они лекции родственникам читали или занимались самими больными, вопросы возрастной психологии, в том числе зависимости, психических заболеваний, потому что бывает ситуация, когда больной психический, и для родственников это тоже стресс, и сильный стресс. И больше приходится работать даже не с самим больным, а с родственниками.

Ирина Швиденко: С какой зависимостью к вам приезжают?

Олег Сенин: С разной.

Ирина Швиденко: А алкогольно-наркотическая?

Олег Сенин: Бывает сочетанная история. Бабушку, про которую я сначала рассказал, изначально привезли с алкогольной зависимостью, она пила алкоголь, ей соседка подливала, при этом бабушка требовала курить. Когда мы разговаривали с родственником, выяснилось, что бабушка всю жизнь не курила, ей 83 года, она курит только последние 2 месяца, соседка научила. Можно ли в этом случае говорить о какой-то зависимости? Сложно сказать, тут больше деменция и непонимание своих действий, но тем не менее такие истории бывают, когда привозят пожилых больных и которые одновременно являются зависимыми.

У нас лежал дедушка, у него были проблемы с печенью, в далекой бурной молодости, в 1990-е он принимал определенные веселые препараты. И здесь возникла проблема, потому что его надо было обезболивать, а обезболивать некоторыми препаратами при наличии зависимости не рекомендуется. Но в таких случаях мы просто подбираем препараты, есть специальная схема и специальные препараты выбора, есть с чем работать, даже если такие больные поступают.

Ирина Швиденко: Все здоровы, все благополучны, встали на ноги.

Олег Сенин: Как мы обычно говорим, компенсированы, это значит, что нет болевого синдрома, человек может вести более-менее активную социальную жизнь, значит, все-таки получше стал. Разговор о том, что вылечить его – это физически невозможно, даже если мы ему печень пересадим, это далеко не гарантия хорошего результата.

Ирина Швиденко: Здесь уже должны работать психотерапевты.

Олег Сенин: Да, идет вопрос о принятии болезни и о том, что человек принимает себя самого таким, какой он есть. Случилась у него болезнь, он просто должен смириться и научиться с этим жить, потому что некоторые бывают в противодействии. Но, опять же, противодействие – это в какой-то степени хорошо, пока ты молодой и активный. С возрастом противодействие быстрее силы отнимает. Человек пытается, пытается, назло делает, рука не работает, а он назло сидит и ее гнет. В итоге ни к чему хорошему это не приводит. И человек отчаивается, он силы потратил, результат не получил и еще больше в депрессию вгоняется. Поэтому в некоторых ситуациях иногда лучше принять, чем противодействовать.

Ирина Швиденко: Как можно вас найти?

Олег Сенин: Мы находимся в Москве, ни от кого не прячемся, на улице 1-я Мытищинская, 19А. Все почему-то думают, что мы находимся в Мытищах, но нет, 1-я Мытищинская улица находится в Москве, просто там исторический водопровод с Мытищ, и поэтому эту улицу так назвали. Мы находимся на метро Алексеевская.

Ирина Швиденко: Также можно вас найти в интернете.

Олег Сенин: Да, конечно, у нас есть сайт.

Ирина Швиденко: Цифровая медицина, клиника «Высота». Время эфира подходит к завершению. Несколько слов нашим слушателям и зрителям.

Олег Сенин: Самое главное – берегите себя, берегите своих больных, здоровье – это самая главная ценность, его очень сложно восстанавливать и очень легко потерять. Поэтому будьте бдительны, следите, и если вам что-то не понравилось, если у вас есть даже малейшее подозрение, вызывайте врача, специалиста, приедут люди, разберутся.

Ирина Швиденко: Олег, спасибо большое, что нашли время и приехали к нам на эфир. С вами была программа «Онлайн-прием». У нас сегодня в гостях Сенин Олег, врач-психиатр-нарколог, врач по паллиативной помощи, главный врач клиники «Высота». Всем спасибо.